Если б Логан когда-нибудь знал, что плыть на корабле, в течение нескольких недель, так отвратительно — он бы не согласился с тем, что самолет хуже. Наверное, морской болезни у него не было, но Росомаха не помнил, когда последний раз ел.
В трюм спустился чернокожий матрос и, похоже, опять обложил его матами. Так колоритно, что под это можно было зачитать рэп.
Исконно черный рэп.
— Я не понимаю, что ты говоришь, — повернувшись набок, по-прежнему лежа на каких-то тюках, хрипло сказал, подтягивая к себе ноги.
— Он говорит, что ты снова кричал ночью, — по лестнице, обогнув первого африканца, спустился мальчишка, владеющий ломаным английским: — Рабочие напуганы. Он говорит, скорее бы, этот грязный оборванец, выкатился с нашего судна.
— Лучше мне, вообще, не спать. Долго нам ещё плыть?
— Осталась пара часов.
— Чёртова вечность.

К слову, выглядел Росомаха и впрямь, плоховато. Босой, джинсы снизу, у щиколоток — истрепанные, в каком-то репье, черная толстовка в ржавых пятнах, непонятного происхождения, а капюшон надвинут на голову так глубоко, что из-под него отчетливо виден лишь, густо заросший черной  бородой, с проблеском седых волос, подбородок.

Последние несколько дней, к своему сожалению и к огромному сожалению тех, кто слышал его крики, держать себя бодрствующим, получалось всё реже. Сознание отключало Логана, когда вздумается, покачивая его не только на морских волнах, но и на волнах собственных кошмаров.

Небольшая камера, цепи и бесконечные фиксаторы, миллионы игл, десятки тысяч тестов, датчики по всему телу.
Сотни раз, один, замкнутый на самом себе, вопрос, заданный, нарочито ровным и безэмоциональным, словно механическим, голосом:
— Куда они все делись, Джеймс? Ты, наверняка, знаешь это. Где сейчас базируются мутантские школы? Ты ведь помог им бежать.
— Я не знаю.

Следом за очередной вспышкой несговорчивости, обычно, было нечто похуже, стандартных экспериментов — медицинский столик становился похож на набор инквизитора из средневековья.
Датчики сменялись электродами.

Было ещё кое-что постоянное: опыты, по отключению икс-гена. Понимание, что если они поймут, как его отключить — его, тут же, бросят в расход. Как шкурку, снятую ножом с картошки.
Из менее постоянного, нередко вживлялись чипы, ориентированные на управление Логаном.
Однако, поврежденный мозг тоже регенерировал, не удавалось закрепить в нём ни одной чужеродной команды, либо установки.

Ночами, позволяя себе чуть-чуть расслабиться, будто радиоволну, Росомаха слушал в мыслях голос Чарльза, когда тот снова повторял что-то стандартное, телепатически передаваемое всем мутантам: куда идти, чтобы получить помощь и, столь любимую профессором, надежду.
Логан, разумеется, не отзывался. И ставил все возможные препятствия из псионической сопротивляемости, дабы никто, из телепатов не смог почувствовать Росомаху живым.
Их миссии по спасению — бессмысленны и беспощадны.
Невербальный голос Джин Логан старался не слушать вовсе. Она, как обоюдоострое лезвие, помогала ему держаться и она же: могла переломить, скажи только слово.

Её соседи думали, что она молоденькая девочка, дочь вечно командировочных, которых за несколько лет и в глаза-то никто не видел.
Так и ничего, главное девочка хорошая, не шумит, парней не водит — этот странный не в счёт; вечеринок и гулянок не устраивает.
Иногда показывает в лифте открытки от мамы.

Гамаюн впервые притворялась кем-то, настолько юным, ей даже пришлось омолодить лицо.
А родителей Ольги Олеговны Хмельницкой, разумеется, не существовало.
Удобно, когда способность менять обличье даёт возможность регулирования возраста, на который ты выглядишь.

Она последний раз вещала в Москве. Как сейчас помнит. Сидела на шпиле Кремля, глядя как тихий молочный рассвет обнимает землю, стелется где-то внизу. Голуби держались поодаль, знали, что она не воробей какой-нибудь. Рассвет только робко занимался. До этого она видела на набережной прогуливающиеся парочки.
Ввысь и в стороны разнеслась печальная трель. Может быть, какой-нибудь композитор случайно услышит обрывки и положит мелодию в основу знаменитого произведения.
Было 22 июня 1941 года.

Многие пытались не только польстить вещей птице Гамаюн, не только забросать её дарами и обещаниями. Многие пытались найти её и убить, чтобы больше никогда не пела о плохом, не видела плохого,  не знала и не предсказывала.

Иногда она и сама начинала верить в то, что всё дело именно в ней. Вот только...согласно легендам, у птицы Гамаюн нет ни крыльев, ни ног, однако, она чудесным образом летает всю свою жизнь, а на землю опускается только мертвой.

Легенды, как и положено всяким легендам, приврали — были у неё и ноги, и крылья. А вот с возможностью так уж просто умереть, действительно, сложно.

Поступив в этом зимнем двубережном городе на медицинское направление, Ольга ни на что не надеялась, просто хотела подглядеть за чужой юностью, побыть в чужой стае, да узнать что-то новое. Знания её были велики, характер её был труден, нрав закален веками, непросто притворяться обычной студенткой новорождённой страны. Такой же растерянной и иногда беззаботной, как все остальные.
Перед Вадимом, правда, можно было меньше притворяться.
И, самое интересное, для Лены не нужно было притворяться, вообще. Это было в новинку.

Сколько Гамаюн себя помнила, она всегда была частью троицы и сейчас возвращение этого чувства... необычно. Чувства дружбы, почти семьи. С Леной иначе нельзя. Никто не был чужд Лене и безразличен.

— Вот что, ты не крестоносцы на Чудском озере, чтобы так говорить.

Ольга скрестила руки на груди, неодобрительно замечая отсутствие шапки и снег, путающийся, блестящий и таящий в волосах взъерошенного Вадима.
Света в небольшой прихожей было немного, кивнув идти следом, Ольга привела на кухню, ультимативным жестом посадив перед кружкой дешёвого кофе и указав на неё ещл раз, для непонятливых. Всё в этом интерьере было такое крошечное, постсоветское. Как у всех.
Желтоватый свет от лампочек Ильича на кухне, такой же, как везде в этой квартирке.

На хозяйке был чёрно-белый сарафан в полоску, а под ним тёплые колготки и ещё шерстяные носки. Плечи кутала белая вязаная шаль — от окон дует, прохладно, хоть чугунные батареи и стараются вовсю.

Тоже взяв себе кружку, от которой вверх поднимался парок, Ольга сделала глоток, склонила голову набок и цыкнула языком.

— Мой план такой — мы с тобой, дорогой, обходим все комиссионные магазины и иже с ним. Будем искать антикварные или коллекционные книги по медицине, за бесценок. Нам нужен алмаз среди них, ясно? Это раз. Только попробуй вякнуть, что книга не лучший подарок и я выкину тебя в окно. Ленок только представит в каких ты очередях стоял и сколько блошиных рынков обошёл, в такую погоду, высунув язык на плечо — сразу растает. Дальше. Поищем любимый шоколад. И поздравительную открытку тоже сам будешь делать, вот этими вот точными золотыми руками. Возможно, при помощи скальпеля. Вводные услк, или есть вопросы?