дополнительно:
щетина.
недосып.
синяки под глазами.

три года без нее. три года без жены.
не то чтобы мы были идеальной парой. ссоры. крики. она ненавидела мою работу. звонки посреди ночи. мой пистолет на прикроватной тумбочке. помню, мария вешала на кухне светлые занавески. говорила, что дом должен дышать. теперь здесь дышит только перегар.
но все равно просыпалась рядом.

а потом — авария. раз. и тишина.
гроб. фотография в рамке. дочь, которая слишком маленькая, чтобы понять. лив. бабушка и дедушка берут ее «на время». время, которое превращается в годы. я объясняю всем: «так лучше для ребенка». на самом деле — так лучше для меня. не нужно видеть в ее глазах вопрос «где мама?». не нужно врать.

я получил сообщение от ее бабушки: фотография лив из парка. она стоит и держит руки в карманах, у нее серьезный вид, как у взрослой. я попробовал позвонить, услышал шум. дыхание женщины ровное: «она занята. но все хорошо, итан. не переживай». я улыбнулся в трубку и повесил телефон. услышал, как капли воды падают в умывальник — звук пустоты.

работа меня когда-то спасла; теперь она — только фон.
работа — это закон. закон — это порядок. порядок — это наркотик. каждый отчет, каждое задержание, каждое дежурство — это попытка держаться. если я не держусь, я падаю. если упаду — кто-то заметит. кто-то спросит. кто-то узнает. и тогда все, что я прячу, окажется на виду.
сослуживцы. они думают, что знают меня. тихий, строгий, хладнокровный. образцовый сержант. они видят только форму, которую я ношу как вторую кожу. они не видят пустоту за ней. в отделе все строго. кофе, отчеты, задержания. коллеги шутят, обедают, обсуждают жен и детей. я слушаю, киваю, улыбаюсь. внутри — цинизм. мысль, что я никогда не буду одним из них. я чужой. всегда чужой.

коррупция — не страшное слово, пока думаешь, что она «для дела». подправить отчет, чтобы «кто-то не пострадал лишний раз». но однажды понимаешь, что эта линия пересеклась тобой. превышение полномочий — это когда больше не думаешь о последствиях. когда привычка быть сильным превращается в азарт.

в моем аду этажей меньше, чем у данте.
сначала этаж коррупции — деньги, мелкие услуги. потом превышение полномочий — один шаг, другой, и уже не важно, законно ли, важно, что работает. и личная тайна — связь, вина, петля.

я пью.
сначала ради сна. потом ради забытья. теперь — просто, потому что. пью, чтобы заглушить. пью, чтобы забыть. пью, чтобы не видеть лица тех, кого когда-то прижал к земле. в шкафу, там, где раньше стояли баночки с детским пюре, теперь стоит стеклянная груда, которая смотрит на меня, как суд присяжных. я беру стакан, как атрибут ритуала, не спросив – снова – разрешения у совести.

а потом случается анхель.
сначала — случайность.
бар. ночь. это был другой вариант самобичевания: не пистолет, не переутомление — плоть. разозлиться на себя и ударить себя пустотой, которая пуста только потому, что я сам туда вытолкал все.
симпатичный парень, темные глаза, тонкая улыбка. одна ночь. ни имен, ни обязательств. всё должно было исчезнуть с похмельем.
но не исчезло.

на следующий день он пришел с правдой. семнадцать. все на видео.
шантаж. тупой, прямой. «делаем так, как я хочу, или узнают все».
я думал, что смогу купить молчание. деньги, подарки, обещания — я дал все. но шантаж — это не про деньги. шантаж — это про власть. и когда привык владеть положением, отдать власть другому — это унижение, которое нельзя вынести спокойно. поэтому я продолжал пить. много пить.

я должен был его выгнать. пресечь это в зародыше.
но не смог.

сначала — злость.
потом — привычка.
теперь — зависимость.
блядское стремление почувствовать, что жив. из-за него — вина. вина, что я обманул сам себя. вина, что дочь растет без меня. вина, что алкоголь стал другом.
я не хочу признавать свою зависимость. зависимость — это слово для других, не для тех, кто носит значки и раскрывает преступления. я называю это «неполнотой, запечатанной хоть чем-то».

анхель — источник запаха новой крови, ненужной надежды. но он и нож, которым режут старые раны. и способ проверить себя на прочность. я умею читать шаблоны: кто-то придумывает ловушки, кто-то в них попадает. кто-то выходит. я — нет.
однажды я лежал на полу кухни и кричал, но без звука. курил одну за одной, хватался за фильтр, как за что-то единственно реальное, кроме бутылки. я думал, что если завтра не придет анхель, я умру. и тогда понял, что это не про него. это про страх остаться совсем одному.

никто не догадывается, что сон — единственное, чего я боюсь. сны показывают сцену: она живет, она идет ко мне, я тяну руку, а в руке — пустота. я просыпаюсь в холодном поту.
еще мне снится, что я на дне бассейна. вода мутная. пытаюсь дышать — не выходит. из-под воды появляется анхель, улыбается, и я тяну руки, чтобы схватить. но он уходит, а я должен возвращаться, потому что кто-то должен отвечать за отчеты.

я пишу списки. «сделать — не сделать». «ответить — не ответить». это отвлекает от внутренней пустоты. списки — это маленькие правила, чтобы не плыть по течению. я люблю правила, потому что правила — это иллюзия контроля.

анхель шлет сообщения в три ночи. «где?». «когда?». «ты должен». я читаю их, чувствую, как в груди взрывается сверхновая, и отвечаю коротко. ответы — как пластыри, которые не держат. я думаю, что если перестану отвечать, то все прекратится. я не прекращаю. рука тянется к телефону, потому что голос другого человека — это хоть какой-то контакт, хоть что-то живое в этой тухлой комнате.

мне приходят мысли о побеге. уехать на край света, сменить имя, найти новую жену, новую дочь, новое дно. я знаю, что люди с моей историей всегда найдут новое дно. привычки не исчезают при смене места. они едут вместе.

я мечтаю о дне, когда смогу проснуться и просто быть отцом. не идеальным. не героем. просто человеком, который готовит мак энд чиз на ужин и смотрит, как дочь делает уроки. но я понимаю, что мечта — это труд. работа, которую нужно делать.

снова и снова я на пороге: уйти — остаться. признаться — молчать. молиться — пить. я выбираю то, что кажется наименее разрушительным в данный момент. часто это — стакан.
спасение — это не одна большая сцена, а миллион маленьких изменений. маленькие «нет», когда приходит сообщение в три ночи, и я решаю не отвечать.

я не герой. не мученик. просто человек с пятнами на рубашке и синяками под глазами. человек, который однажды выберет: остановиться или падать дальше.

иногда, когда ночь накрывает город, я иду в бар. сажусь у окна.
смотрю на прохожих. у каждого своя рана.
у некоторых раны кровоточат, у некоторых — зажили, у некоторых — загноились.
я кладу руку на стол, и шепчу: «хватит».

иногда этого достаточно, чтобы не поднять стакан.
иногда — нет.
но слово сказано.

смотрю на себя в отражении и думаю: «это я. это мой ад».

щетина.
недосып.
синяки под глазами.